Творчество

Если есть пробой,
Есть совет простой:
Взять мастики намесить,
Разровнять и прилепить.
Краюшки соединить,
И все тщательно срастить.
И рубцов не оставлять,
Если нужно подравнять...

Отлично 

что, моя очередь?
ловите)

режу словами-мыслями кратко
руками-рунами формирую
не сразу все ровно-гладко
возьми задачку простую
рассмотри себя изнутри-снаружи
разбегись на четыре стороны
справился - получай другую
рассмеши старого во’рона
не справился – бейся, взвейся
рви жилы, вылезай из кожи
руками-рунами формирую
словами-мыслями день итожу

Пародия на Маяковского прошла тихо...

Выложу случайно попавшийся рассказик, просто понравился, автора не знаю.

— Вы — кузнец?
Голос за спиной раздался так неожиданно, что Василий даже вздрогнул. К тому же он не слышал, чтобы дверь в мастерскую открывалась и кто-то заходил вовнутрь.
— А стучаться не пробовали? — грубо ответил он, слегка разозлившись и на себя, и на проворного клиента.
— Стучаться? Хм... Не пробовала, — ответил голос.
Василий схватил со стола ветошь и, вытирая натруженные руки, медленно обернулся, прокручивая в голове отповедь, которую он сейчас собирался выдать в лицо этого незнакомца. Но слова так и остались где-то в его голове, потому что перед ним стоял весьма необычный клиент.
— Вы не могли бы выправить мне косу? — женским, но слегка хрипловатым голосом спросила гостья.
— Всё, да? Конец? — отбросив тряпку куда-то в угол, вздохнул кузнец.
— Еще не всё, но гораздо хуже, чем раньше, — ответила Смерть.
— Логично, — согласился Василий, - не поспоришь. Что мне теперь нужно делать?
— Выправить косу, — терпеливо повторила Смерть.
— А потом?
— А потом наточить, если это возможно.
Василий бросил взгляд на косу. И действительно, на лезвии были заметны несколько выщербин, да и само лезвие уже пошло волной.
— Это понятно, — кивнул он, — а мне-то что делать? Молиться или вещи собирать? Я просто в первый раз, так сказать...
— А-а-а... Вы об этом, — плечи Смерти затряслись в беззвучном смехе, — нет, я не за вами. Мне просто косу нужно подправить. Сможете?
— Так я не умер? — незаметно ощупывая себя, спросил кузнец.
— Вам виднее. Как вы себя чувствуете?
— Да вроде нормально.
— Нет тошноты, головокружения, болей?
— Н-н-нет, — прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, неуверенно произнес кузнец.
— В таком случае, вам не о чем беспокоиться, — ответила Смерть и протянула ему косу.
Взяв ее в, моментально одеревеневшие руки, Василий принялся осматривать ее с разных сторон. Дел там было на полчаса, но осознание того, кто будет сидеть за спиной и ждать окончания работы, автоматически продляло срок, как минимум, на пару часов.
Переступая ватными ногами, кузнец подошел к наковальне и взял в руки молоток.
— Вы это... Присаживайтесь. Не будете же вы стоять?! — вложив в свой голос все свое гостеприимство и доброжелательность, предложил Василий.
Смерть кивнула и уселась на скамейку, оперевшись спиной на стену.
Работа подходила к концу. Выпрямив лезвие, насколько это было возможно, кузнец, взяв в руку точило, посмотрел на свою гостью.
— Вы меня простите за откровенность, но я просто не могу поверить в то, что держу в руках предмет, с помощью которого было угроблено столько жизней! Ни одно оружие в мире не сможет сравниться с ним. Это поистине невероятно.
Смерть, сидевшая на скамейке в непринужденной позе, и разглядывавшая интерьер мастерской, как-то заметно напряглась. Темный овал капюшона медленно повернулся в сторону кузнеца.
— Что вы сказали? — тихо произнесла она.
— Я сказал, что мне не верится в то, что держу в руках оружие, которое...
— Оружие? Вы сказали оружие?
— Может я не так выразился, просто...
Василий не успел договорить. Смерть, молниеносным движением вскочив с места, через мгновение оказалась прямо перед лицом кузнеца. Края капюшона слегка подрагивали.
— Как ты думаешь, сколько человек я убила? — прошипела она сквозь зубы.
— Я... Я не знаю, — опустив глаза в пол, выдавил из себя Василий.
— Отвечай! — Смерть схватила его за подбородок и подняла голову вверх, — сколько?
— Н-не знаю...
— Сколько? — выкрикнула она прямо в лицо кузнецу.
— Да откуда я знаю сколько их было? — пытаясь отвести взгляд, не своим голосом пропищал кузнец.
Смерть отпустила подбородок и на несколько секунд замолчала. Затем, сгорбившись, она вернулась к скамейке и, тяжело вздохнув, села.
— Значит ты не знаешь, сколько их было? — тихо произнесла она и, не дождавшись ответа, продолжила,— А что, если я скажу тебе, что я никогда, слышишь? Никогда не убила ни одного человека. Что ты на это скажешь?
— Но... А как же?...
— Я никогда не убивала людей. Зачем мне это, если вы сами прекрасно справляетесь с этой миссией? Вы сами убиваете друг друга. Вы! Вы можете убить ради бумажек, ради вашей злости и ненависти, вы даже можете убить просто так, ради развлечения. А когда вам становится этого мало, вы устраиваете войны и убиваете друг друга сотнями и тысячами. Вам просто это нравится. Вы зависимы от чужой крови. И знаешь, что самое противное во всем этом? Вы не можете себе в этом признаться! Вам проще обвинить во всем меня, — она ненадолго замолчала, — Ты знаешь, какой я была раньше? Я была красивой девушкой, я встречала души людей с цветами и провожала их до того места, где им суждено быть. Я улыбалась им и помогала забыть о том, что с ними произошло. Это было очень давно... Посмотри, что со мной стало!
Последние слова она выкрикнула и, вскочив со скамейки, сбросила с головы капюшон.
Перед глазами Василия предстало, испещренное морщинами, лицо глубокой старухи. Редкие седые волосы висели спутанными прядями, уголки потрескавшихся губ были неестественно опущены вниз, обнажая нижние зубы, кривыми осколками выглядывающие из-под губы. Но самыми страшными были глаза. Абсолютно выцветшие, ничего не выражающие глаза, уставились на кузнеца.
— Посмотри в кого я превратилась! А знаешь почему? — она сделала шаг в сторону Василия.
— Нет, — сжавшись под ее пристальным взглядом, мотнул он головой.
— Конечно не знаешь, — ухмыльнулась она, — Это вы сделали меня такой! Я видела как мать убивает своих детей, я видела как брат убивает брата, я видела как человек за один день может убить сто, двести, триста других человек!.. Я рыдала, смотря на это, я выла от непонимания, от невозможности происходящего, я кричала от ужаса...
Глаза Смерти заблестели.
— Я поменяла свое прекрасное платье на эти черные одежды, чтобы на нем не было видно крови людей, которых я провожала. Я надела капюшон, чтобы люди не видели моих слез. Я больше не дарю им цветы. Вы превратили меня в монстра. А потом обвинили меня во всех грехах. Конечно, это же так просто... — она уставилась на кузнеца немигающим взглядом, — я провожаю вас, я показываю дорогу, я не убиваю людей... Отдай мне мою косу, дурак!
Вырвав из рук кузнеца свое орудие, Смерть развернулась и направилась к выходу из мастерской.
— Можно один вопрос? — послышалось сзади.
— Ты хочешь спросить, зачем мне тогда нужна коса? — остановившись у открытой двери, но не оборачиваясь, спросила она.
— Да.
— Дорога в рай... Она уже давно заросла травой.

Силами, тайнами, стуками

Пишу по воде вилами

Зубами острыми – звуками

Ткань бытия насилую

Тяну на себя  - трещины

Руками давлю в стороны

Свиваю, сплетаю, скрещиваю

Выкладываю узорами

Бьюсь, землю толкаю пятками

Плачу да с прибаутками

Слезы в небо каплями

Жизнь  - годами-сутками

Начерно или начисто?

Машу, воздух бью крылами

Сижу, стою, вскакиваю

Пишу по воде вилами.

Назвал "Красота"

Амен - отлично! Эва - хорошо: ритмика иногда хромает, путаются ударные-безударные, кое-где нет рифмы; я если сомневаюсь - простукиваю ритм произведения от начала до конца, чтобы не было сбоев, в случае таковых - беспощадно меняю кусок произведения (только не воспринимай как критику - не более, чем дружеский совет ; по духу произведения очень понравились).

Ну, и выложу то, что читал у костра 

Белый

Костёр разведенный пускай прогорает,
Садитесь поближе, здесь места хватает.
Остыньте от ваших забот и проказ,
Послушайте мой необычный рассказ.

Судачат старухи, что жил за рекой
Один, как подснежник, парнишка седой.
А может, не знаю, он был альбинос,-
Носил на плечах гриву белых волос.
Возник ниоткуда, вошёл в старый дом
(Остался ничейным тот дом со двором).
Стал жить потихоньку, а всем невдомёк,
Откуда же взялся такой паренёк?
Одни - дезертиром его посчитали,
Другие - про вора в бегах клеветали.
Да будь он хоть праведным в жизни баптистом,
Всем ясно, что с жителем новым нечисто.
Ходил участковый, - всё вроде в порядке,
Прописку оформил для правопорядка:
В селе пригодится работник любой,
Умел бы работать, да был с головой.
А что нелюдим, да немножечко сед,
На то парникам и садам дела нет.
Но с пор тех старухи пришельца боялись,
И на ночь в домах поплотней запирались.
И правда: кто был с ним немного знаком,
Всерьёз утверждали, что взгляд с огоньком:
Бывает, посмотрит на вас невзначай,
И тут же к груди подступает печаль.
Мгновением позже все снова в порядке,
Копается Белый спокойно на грядке
(Так метко старухи пришельца прозвали,
Да словно прилипло, с тех пор так и звали).
А то подойдет тише мыши к кому-то,
Стоит, изучает не меньше минуты,
И молвит вдруг: "Печени будет цирроз,
Коль снова запьешь на крещенский мороз."

Однажды корова от стада отбилась,
Наверно, в чащобе лесной заблудилась.
Стонал, обыскавшись корову, пастух,
Уж солнце садится; как слышится вдруг,
Что с той стороны, где кустарник погуще,
По зарослям топчется кто-то бегущий.
Пастух ближе к дереву, струсил порядком,
Да только недолго томился загадкой:
Бежала корова, а следом за ней
Спешил паренёк, - волос снега белей.
Вот встал, будто идол, у края лесного,
И ждал, чтобы в стадо вернулась корова.
"Спаси тебя боже", - пастух закричал,
Да только парнишка в ответ промолчал,
Назад отступил и исчез в немоте,
Как хищная птица в ночной темноте.

В тот год начала чертовщина твориться:
У всех недород, а в посёлке пшеница
Растет к небосводу, как будто сорняк:
Жара нипочем и вредитель не враг;
Животные с птицами будто взбесились:
Доселе работники как ни трудились,
Приплода и в треть не могли получить,-
Теперь же забота - повыгодней сбыть.
Болтали старухи, что все не к добру,
Что будет расплата за смех на пиру.
Особо одна среди них суетилась
(Ведуньей в последние годы рядилась):
Проник, мол, в посёлок наш форменный бес
И в души к селянам украдкой залез.
Там выведал тайны, мечты и стремленья,
Теперь совращает бесовским уменьем.
И что, мол, она чует наверняка,
Пришельца седого нечиста рука.
Народ легковерный, у многих три класса,
Старухи про беса внимает рассказам.
Хоть верить в слова её хочет не слишком,
От бед и невзгод получив передышку,
Но есть в пропаганде ужасное свойство -
Пугать и внушать тем, кто слаб, беспокойство.
А бабка всё ноет, ругает, нудит,
Несчастья пророчит, сердца бередит...

Проходит уборка озимой пшеницы,
Вагоны с зерном покидают станицу,
У всех перегруз, перебор, перевес,
Заказчики стонут: им время в обрез.
И тут, будто гром среди ясного неба:
Нашёл спорынью в булке свежего хлеба
Один лаборант, - местный клещ Минсельхоза,
Судьба урожая теперь под угрозой.
(И где, интересно, упырь этот был,
Анализ культуры когда проходил?)
Но дело серьёзно, с подобным не шутят,
За сбыт некондиции уши накрутят.
Дрожит председатель степного поселка,-
Комиссия едет опаснее волка.
Застыло в неясности общее дело,
Народ закипает уже до предела.
И здесь не хватает лишь искры одной,-
Найти, кто виновен... из тех, кто иной.
Ведунья тут снова шипит, как змея,
Хоть тоже иная, но все же своя.
И "праведным" гневом народ воспылал:
Ещё бы, виновного кто-то назвал!

Готовятся вечером Белого брать,
За чары лихие его покарать.
Вступают вперёд мужики с факелами,
А многие грозно идут с топорами;
С собаками кто-то, а кто-то с женой
(Так, видно, сильнее кураж заводной).
И прежде всех бабка с огромным крестом,
Народ поучая, грозится перстом.
Вот к дому подходят, кричат за забор,
Что пусть, мол, выходит, у них разговор.
Вдруг видят - калитка сама отворилась,
(У многих в груди сердце быстро забилось).
"Входите, что встали?" - доносится с дома,-
И голос без страха и тени надлома,
А только с досадой на то, что прервали...
"Ну что же, идём, раз вовнутрь позвали."
Азарт от охоты сменился тревогой,
Уж хочется топать своею дорогой.
Как будто шли мимо (ага, с топорами),
Снаружи темно, потому с факелами...
Играли, вообще, в ролевую игру
(Теперь бы неплохо домой подобру...)

Однако ведунья идти не боится
И словно акула к добыче стремится.
Ну что тут поделаешь? Входят гурьбой:
А бабка по центру, идёт как на бой...
Сидит за столом, повернувшись спиною,
Старательно пишет, по виду спокоен.
"Изыди, противный",- запела старуха,-
"Тебя заклинаю присутствием духа",-
Кивает своим, чтоб Седого хватали,
Но тех будто чарами запеленали:
Стоят и глядят, хоть бы кто шелохнулся,
А Белый закончил и к ним обернулся.
Глаза, будто звезды ночные сияют,
Мистический ужас на всех нагоняют.
Ведунья стоит, поперхнувшись словами,
Лишь тычет крестом да звенит образами.
Тут Белый напрягся, неспешно поднялся,
Вдохнул полной грудью и... рассмеялся:
"Давно меня люди так не веселили,
Я вовсе не бес, как в поселке решили,
Но многое знаю и много умею
Такого, что вашим не снилось злодеям.
Чревато стоять у меня на пути
Тем, кто предпочтёт не ползти, а идти."
Народ почему-то в то сразу поверив,
Бочком и спиной продвигается к двери...
"Комиссии грозной не надо бояться,
Над ней вам ещё предстоит посмеяться.
И знайте, с товаром всё в полном порядке,
И с тем, что на поле, и с тем, что на грядке.
Теперь прекращайте дурацкий бедлам
И прочь отправляйтесь по вашим делам".
И "гости" на выход, толкая друг друга,
Кто к женам быстрее бежит, кто к подругам.
Ведунья же в доме надолго осталась,
И, видимо, крепко старухе досталось.
Нет, внешне такая же, без повреждений,
Но только сменилась канва убеждений:
Была суетлива, шумна, говорлива,
Случалось, и порчей кому-то вредила,
А стала тиха, не добьешься ни слова,
И вроде бы главным признала седого.
Хоть сельской ведуньей всё так же осталась,
Но больше вредить никому не пыталась...

А вот с урожаем все славно сложилось, -
Хоть несколько дней вся комиссия билась,
Но вредный грибок так и не обнаружив,
Весь мозг лаборанту за то отутюжив,
Отправилась мрачно к себе восвояси.
И мир снова светел: товар неопасен!
Немалую прибыль в тот год сторговали,
И не было больше ни бед, ни печали.

А Белый в конце того года исчез,
Куда - неизвестно. Лишь сумрачный лес
О нём эту тайну надёжно хранит,
Да ветер, что зимние тучи пленит.
И вот что занятно: на следующий год
В посёлке родилось и нынче растет
Не менее дюжины славных детей
С кудряшками белыми. Сколько страстей
По этому поводу было в станице!
Пришлось даже нескольких женщин в больнице
От сильных ушибов и ссадин лечить.
Но жён не смогли их мужья уличить,
И правда, нельзя же совсем незаметно
Добиться взаимности стольких бездетных,
Замужних, готовых к рожденью детишек...
А нынче умнее, чем тех ребятишек
В округе не сыщешь. Теперь постепенно
В посёлке чудные идут перемены...

Но это оставим на следующий раз,
А нынешний здесь завершаем рассказ.

Музыкант

Он снял с плеча объемный зеленый рюкзак, пристроил его на мостовую за собой, ногой ощущая его упругую тяжесть "чтоб не сперли, как в тот раз". Окинул опытным взглядом сонную полуденную набережную и примостил на старом раскладном табурете ноты, придавив их камешком. Он играл от души и, вообще-то, не знал, зачем носит с собой ноты. Они словно были талисманом, старым ритуалом, приветом из прошлого и частью того, давнего мира. Почему-то положить ноты на тротуар было для него непреодолимой задачей. Музыкант​ раскрыл футляр скрипки перед собой на мостовой, кинул туда горсть монет "для затравки", и отпил воды из мятой пластиковой бутылки. Жарко. Он вытер рукой пот со лба и отер ее о видевшие виды джинсы. Взял скрипку и смычок, поерзал для важности подбородком, примащивая ее на привычном месте, и, кинув напоследок взгляд на гуляющие важные пары, с любопытством оглядывающиеся на намечающееся действо, коснулся скрипки.
Она послушно подала голос, нежно запела ему, отзываясь. Скрипка пела, смеялась и плакала, страстно стонала, послушная каждому движению смычка мастера. Она пела, унося его и слушателей в некие дали, в волшебный мир, нарисованный им, в мир любви и предательства, к рыцарям и принцессам, нежности и томительной грусти, пела о радостях встреч, пела о горестях разлуки, стонала, забываясь от страсти, шептала, вторя песне ветра..
Последний звук растаял, и скрипка замолкла.. Окружающий мир снова вступал в свои права, напоминая о себе забывшимся было слушателям, и волшебные замки, принцессы, рыцари и драконы растаяли под солнцем..
В кружку звонко сыпались монеты, и он со спокойным любопытством, отмечал, кто во сколько оценил его сказку на этот раз. Слушатели разбрелись. Музыкант спрятал ноты и бутылку воды, приладил сложенный табурет к рюкзаку. Любовно погладил скрипку и закрыл футляр, высыпал, не глядя, звенящую мелочь и шуршание купюры в просторный боковой карман потрепанного рюкзака. И, улыбаясь вечернему солнцу, ушел, не спеша, вдаль, по кромке берега, ощущая, как струится между пальцами ног влекомый морем песок.

Клетка.

Клетка, травка и тропинка.
Плеть, подстилка, два хвоста.
Клетка: два на два площадка.
Клетка: два на два тюрьма.

Клетка, клетка, тигры в клетке,
Птицы в клетке, лев и змей..
Грустно пума лижет деток:
Дети в клетке с первых дней.

Клетка, клетка, и решетки.
Сотни взглядов, сотни рук.
Клетка: мы как на витрине,
Развлекайтесь все вокруг!

Шаг, еще, еще и стенка.
Шаг, еще, еще и стоп.
За какие преступленья в
Нам, зверью, такой итог?

Небо в клетку, сталь решетки,-
Зооклетка, зоосад.
Ну а если б мы вас, люди,
поместили в этот "сад"?

вот.. написалось...

Кого успею согрею
Кого смогу-обниму
Глаза закрою , и в небо
Глаза закрою и в путь

Коснется сумраком вечность
Вдаль уплывет небосвод
Земля такая родная
Прощай . Последний полет

Тебя любя обнимаю
Всем сердцем в сумраке дней
Душа такая родная
Теперь ты будешь ничьей

Хвост :)

Хвост усы четыре лапы
Хвост и лапы, да усы
Ну признайся, где такой ты
Два кило найдешь красы?

Лапы, хвост, да и к тому же,
Два кило ужимок, смех
Два кило веселья в душу
Счастья хвост один для всех

Ты сейчас побудешь мышкой?
Честно он тебя поймал!
Отложивши ноут, книжки
Ты весь вечер с ним играл

Если грустно, -он на страже,
Не пропустит он беду
Друг хвостатый грозен, даже
Для мышей вон в том саду!

Помурчит тебе он тихо,
Все расскажет он тебе
О своей, кошачьей, странной,
О своей такой судьбе.

Он простит тебе ошибки,
Не простит лишь нелюбви.
Он хранит твои улыбки,
Ты его уж береги!

Для Aliss.

Говорю что думаю: стихи у тебя не идут, а вот коротенькая проза мне очень понравилась. Знакомое ощущение щекотки по всему телу - признак вдохновенного творчества. Притчи - твой формат. 

Засмотрелся на просветы
Меж холодных облаков.
Манит темень ночи этой
Прочь умчаться далеко.
Распахнуть глаза пошире,
Вынуть пробки из ушей,
Снова странствовать в эфире,
Страхи вытолкав взашей.
Необъятные дороги
Неизведанных миров.
Мнятся демоны и боги
У пылающих костров.
Лица, звери, монументы,
Крики пойманной души, -
Разобщённые фрагменты
Возникают из тиши.
Деревянный дом, и осень
Засыпает сад листвой,
И висков знакомых проседь,
Вновь волнуюсь, как впервой.
Как же мне недоставало
Под рамадой тех бесед,
Где я понял, как же мало
Было истинных побед.
Жаль сейчас, разговорившись,
Позабуду обо всём,
И не вспомню, воротившись,
Где тот дом и кто я в нём.

Знаешь,моё любимое муторное небо
Когда мне было семь,я верил в чудеса
В Душе горел огнём,был светлым
Теперь я поклоняюсь бесам.

Я постоянно бегу,только куда не зная
Верю что на том берегу
Птицы песни поют и летают
А я с умилением стою.

Перед глазами картина поменялась
Вокруг руины,гора грязных трупов
И королева балла так ехидно смеялась
И так долго,тупая сука!

Я в ступор,что у неё спросить?
Зачем ты здесь нужна?
С дьяволом души делить?
Ведь ты ангелом рождена.

Она молчит,перестала улыбаться
Сердце стучит,пора нам прощаться.
Подошла ближе,и так посмотрела
Неужели смерти моей захотела?

Она просто взяла за руку
И повела в небо по ступеням
Теперь моё тело за бортом
Теперь новое поступление..

Она прошептала мне в ухо
Ведь ты,человек, любил небо?
И в горле стало так сухо
И внутри никого нету..

А что сказать даме в ответ
Соврать или сказать правду
Как решился,её уже нет
И не будет завтра...

Дама в железном платье (с) Иван Зубарев

Была бы рыба кошкой -
В чешуйках жили б блошки.
Была б она Петровичем -
Жевала бы табак.
Но камбала не хочет
Торчать с утра до ночи
Среди станков грохочущих
И ковылять в кабак.

Петрович мордой плоской
Зарылся в перекрёсток.
А если был бы камбалой -
Поплыл бы просто так.
Но с рыбьим пониманием
Пока плывёт сознание:
Петровича-сомнамбулу
(И лазикса две ампулы)
С глазами сонной камбалы
Опять везут в трезвяк...